Вылет завтра, чемодан почти собран. Документы, фотография всё готово. Вечером, пока Степаныч менял прокладку в кране, жена чего-то там мараковала на «Зингере», а дочь сев за спиной попросила:

- Привези пап ракушек каких-нибудь, в аквариум нам в инкубатор. Я тебе фотоаппарат принесла казённый, наш. Только плёнку надо купить и батарейки.
- Хорошо.

Тут и старуха подоспела:

- Мне ничего не надо, разве семян каких-нибудь, или рассаду, цветы там…
- Ага попрусь я с рассадой, меня и в самолёт-то не пустят!
- Ну как знаешь. Я тут тебе кармашки пришила к трусам.

Степаныч критически осмотрел творение и вздохнул:

- Блядь, но почему на жопе-то? И почему шесть пар?

Машка прыснула в кулак.

- А как ты хотел, как за деньгами лезть, что люди-то подумают, что яйцо зачесалось? И где ты там стирать-то будешь?
- Ага, жопа зачесалась оно конечно, люди подумают что всё нормально!
- Ну как знаешь. Я тебе покушать в дорогу собрала, там в холодильнике яйца варёные, сала шмат, кура варёная. Утром заберёшь, а то испортится.
- Да кормят там! Это ж не поезд.

Ещё раз критически осмотрев вещи в чемодане, Степаныч выкинул оттуда пару шерстяных носков, свитер домашней вязки и кипятильник. Потом подумал, и кипятильник оставил. Ножик, ложку и вилку деловито засунул в дырку рулона туалетной бумаги, а эмалированную кружку без сомнений заменил на гранёный стакан.
Места в дерматиновом чемодане оставалось ещё изрядно. Сунул десять пачек Беломора, потом подумал, и добавил ещё пять.
Ночью не спалось обоим. Раз пять вставал курить на кухню.

- У нас крышки для закатывания есть?
- Есть, а зачем тебе?

Подождав, пока дыхание старухи стало ровным, Степаныч молча встал, и решительно, с удивительной проворностью закатал три литровые банки самогона стараясь не греметь. Теперь полный комплект. И чемодан полный. Под утро закемарил и приснились ему почему-то негры, в Камазе без стёкол, и кидал Степаныч тавотницу как гранату в танк, и не попадал.
Самолёт вылетал вечером, а днём Степаныч сходил к себе на завод, попрощаться. Мужики по обыкновению сально шутили, но никто не мог знать тогда насколько их шуточки оказались впоследствии близки к реальности.
Загодя приехав в аэропорт Степаныч с трудом избавился от жены провожающей. Там он получил конверт с билетами и ваучерами, на котором было написано «Утапао».
В очереди на регистрацию пристроился к какому-то лохматому парню, и смущаясь попросил подсказать чего-куда, на самолёте, да тем более за рубеж летел впервые. Тот согласился.

- Ручной клади нет?
- Какой клади? Переспросил Степаныч
- Только чемодан? Тогда в багаж придётся сдать. С собой в салон только пять кило.

Вон у меня, один сидорок, лохматый открыл тощий рюкзак, в котором лежало несколько пачек Беломора, бутылка водки и сланцы.
«Наш человек, работяга небось, папиросы курит» – подумал Степаныч перекладывая в полиэтиленовый пакет из чемодана жратву и банку самогона.

- Я всё на месте покупаю обычно, да и выкинуть потом не жалко, чего таскаться-то?

«Нет, не наш человек» – опять подумал Степаныч вспомнив про шесть пар своих трусов.
Таможенные и пограничные формальности прошли нормально, за исключением того, что отбрали нож.

- На обратном пути заберёте, сказал заёбанный таможенник ничуть не удивившись продуктовому набору в пакете.
- Наконец симпатичная пограничница шлёпнула штамп в девственный паспорт, и пожелала счастливого пути.

В накопителе лохматый с хрустом свернул голову с бутылки и предложил отметить переход границы. Отчего ж не отметить, кивнул Степаныч доставая в свою очередь стакан и пару яиц.
В общем, когда сели в пузатый 86 ИЛ пузырь наполовину опорожнился. Всё было в диковинку и неизвестность приятно возбуждала. Пережив взлёт и с восторгом пялясь в иллюминатор Степаныч тихонько матерился от переживаемых впечатлений.
Лохматый переобувшись в сланцы, вновь активизировался. Ну давай дюзнем за эшелон. За эшелон так за эшелон, подивился Тимофей Степаныч железнодорожному термину. Потом пили уже самогон за «миллион на миллион» видимости, под еду, которую прикатила стюардесса на тележке. Часть харчей пришлось припрятать, есть не хотелось уже, а оставлять? Такого Степанычу даже в голову не могло придти.
Бессонная ночь, треволнения и поллитра спиртного сделали своё дело. Степаныч уронил подбородок на грудь и провалился.
Проснулся оттого, что заложило уши. Бодрый голос попросил поднять спинки и пристегнуться, и Степаныч засуетился стараясь чтоб не пролить пристроить ополовиненную банку самогонки с дырками в жестяной крышке.

- Не кипешуй, это Карачи
- Чего?
- Карачи, Пакистан. Тут постоим пару часов, и дальше полетим – зевнул лхматый.
- Понятно. Хм, у меня тёща была, царство ей небесное в Пермской области из деревни Карачки. Там и окочурилась.

Степеныч, ерзал-ерзал, потом вопросил. Как бы дотерпеть-то до конца, ведь уссусь.

- Сейчас уже поздно, как сядем, в конце салона сортир.
- Странно, в поездах на стоянках запрещено… неужто на бетон всё льётся?
- Да нет, выкачивают потом.
- Ясно, значит так с говном и летаем.

Лохматый согнулся пополам, и произнёс:

- Весело батя с тобой, наверно вместе и поселимся. А то дадут какого-нибудь ботаника, не накуриться, не морковь притащить.
- Да, с некурящим-то конечно сложно. Про морковь спрашивать не стал, мало ль какие там у них правила против овощей.

За окошком самолёта была ночь, люди время от времени промелькивали в чужой форме, а то и вообще в ночных рубашках. И с автоматами ещё заприметил. Стало душно.
В общем, опять взлетели, опять накатили, поели, допили, поспали, и проснувшись Степаныч обнаружил под крылом море, ослепительное отражавшееся от него солнце, и острова, и зелень берегов. Лето! Полушубок-то не додумался старой отдать, с досадой покривился Степаныч, теперь таскайся.
Наконец сели. Спустившись с трапа, Степаныч мгновенно взопрел, шапка меха кролика была явно лишней. Пот заливал глаза, и подойдя к автобусу Степаныч не обнаружил в нём ничего, хоть сколько-нибудь напоминающее дверь. Подняв глаза, обнаружил ржущих в окне людей. Среди них и Лохматый.

- Хуль вы скалитесь! И пошел туда, куда тянулся народ. Дверь была слева, водитель справа.

Ясно, япошка праворукий, сам рассмеялся Степаныч, и во все глаза уставился на поодаль стоящие пальмы ранее виденные только в телевизоре.

- Слава Богу, добрался!

В небольшой аэропорт аэродрома Утапао набился весь самолёт. Все чего-то орали, махали руками, какими-то бумагами. Степаныч как неприкаянный прислонилсяя к огромному кондиционеру, и снова надел шапку. Замёрз. Голова кружилась, во рту было сухо.
Неожиданно как из под земли выскочил чувак с Полароидом, и залопотал, мистер фото фото давай давай, и было дело нацелился. Степаныч перепугано стащил шапку приглаживая волосы, но опомнился:

- Иди нахуй китаёза, чего тут фотографировать у стены, у меня свой есть аппарат в чемодане.

«Китаёза» видимо уже много раз слышал это выражение и отвалил.
Тут подскочил Лохматый, и притащил невесть откуда багаж.

- Ты чего тормозишь, отец! Давай фотки и паспорт, я за тебя эту байду заполню. Да сними ты шапку, трамбуй в саквояж.
- Не влезет.

Степаныч рассупонил чемодан, и стал укладывать туда оставшуюся жратву из пакета. Лохматый молча отобрал у него паёк, и выкинул в урну.

- Во-первых, могут не пропустить, (соврал не моргнув) а во-вторых, ты в Тае, забудь про колбасу. Нда, места не прибавилось. Давай сюда чего-нибудь.

Степаныч отдал папиросы и оставшиеся две банки самогона. Места хватило как раз в аккурат для шапки, пиджака и полувера. Содержимое рюкзака же Лохматого теперь напоминало багаж спившегося растамана.

- Доставай десять баксов.
- У меня нету!
- Как нет, у тебя кредитка чтоль?
- Нет, доллары
- Ну я и говорю доставай десять
- Аа, так бы и объяснил.

Степаныч с мучительной физиономией засунул руку за поясницу, и начал там ковыряться. Чертыхаясь выудил свёрнутые бабки, и отмусолил чирик. Купюра была влажная.

- Даа, запугали русского туриста… из какой же.. полости ты их добыл… протянул Лохматый. Пошли Степаныч, сдаваться.
- Куда?
- Шутка.